Большой текст о моем пребывании в деревне, с личными поспоминаниями и размышлениями.Странно ощущать себя в другом мире. Да, это действительно так – здесь другой мир, другие законы и другие правила.
Мы приехали только вчера, но уже у дверей аэровокзала возникает чувство, что ты на той же планете Земля, но совсем-совсем в ином времени. Здесь время похоже на карамель – оно пластично, тягуче и вязко. День может пролететь за мгновение, равно как и мгновение может тянуться нескончаемо долго. Здесь расстояние в полторы сотни километров растворяется в бесконечных зеленых, желтых и красных некошеных полях, хороводах березовых рощиц и ярких проблесках речек, речушек, маленьких озер и болот.
Когда пейзажи сменяются домами– это не будут цветущие и пышущие жизнью деревни. При первом же взгляде сердце замирает и слезы на глаза наворачиваются. Это покосившиеся от времени дома, некогда огромные, ныне разделенные для нескольких семей из-за невозможности содержать целый большой дом в одиночку. Много реже домов попадается живность – чаще задумчивые и неспешные коровы, выходящие на проезжую часть и замершие в ожидании чего-то. Иногда это будет небольшая стая гусей или уток – некоторые помечены краской, чтобы отличать своих от чужих. И почти никогда не видно людей. Как будто пустота, но нет – полностью заполненное природой пространство – даже на крышах заброшенных домов цветут ромашки, всё вокруг, каждый клочок земли тонет в желтовато-белом море. Это ковыль, от которого "не спрятаться, не скрыться", долетевший отсюда из Казахстана и являющийся настоящей напастью для жителей.
В деревне есть целых 4 магазина – и все продуктовые. Стоят по два с каждой стороны дороги и тонут в волнах семян пресловутого ковыля, при малейшем движении воздуха превращающихся в настоящие торнадо и поглощающие небольшие постройки, редких людей и машину желтой невесомой завесой. На дверях каждого магазина объявление о продаже дома. Без указания цены, только телефон. Позже мы узнали, что целый дом стоит 5 000 рублей, а корова - 20 - 25 тысяч.
Недавно зачем-то сделали названия улиц. Видела Советскую и Больничную. Дорог нет, зато есть улицы. Чаще всего абсолютно пустые, на сколько хватает взгляда. До смешного редкие здесь машины ездят так и там, где удобно – хоть вдоль, хоть поперек поля. Разницы нет, та грунтовка, которая уходит от сквозной асфальтовой дороги вглубь деревни и которой пользовалось много поколений, разбита до такой степени, что в самый раз устроить экстремальное ралли суперджипов. То тут, то там развалившиеся старые дома, часть из них давно разбирают на кирпичи местные. Вдалеке зернохранилище – проржавевшее серое неприглядное сооружение, возвышающееся в высокой, по пояс, траве.
Только здесь, в неподвижности местной жизни, глаза городского жителя способны заметить в небе коршуна, который, балансируя раскинутыми крыльями в воздушных потоках, высматривает внизу свою жертву.
Еще один поворот по ухабам и вот они – давно знакомые покосившиеся ворота, небольшой коридор между сараюшками и забором огорода и внутренний дворик. Дом с высоким оранжевым крыльцом, толстая синяя дверь, обитая потрепанным ватином для тепла, темные сенки с маленькой газовой печкой, просторная светлая комната с обеденным столом, умывальником и огромной белой русской печью, на которой я обожала спать в детстве (когда меня еще не пугали пауки с паутиной), и еще одна комната, небольшая и затененная растущим за оком деревом: здесь старенькая кровать с панцирной сеткой и периной, не менее старая скрипящая тахта, настоящие кованые сундуки с мозаикой, пожилой сервант, мелодично дребезжащий содержимым при каждом шаге и неожиданно новый телевизор. Помню, как мы за ним ездили почти шесть лет назад в Челябинск и все пытались сделать бабушке хорошо показывающие каналы. Но здесь это невозможно, равно как и поймать мобильную сеть.
Бабушка… На самом деле нет, она мне не бабушка. Она родная тетка мамы. Просто уж так повелось, что Гайша-апа (апа, апай – значит тетушка) была для меня всегда ближе родной бабушки. Такой и осталась. Эта махонькая сухонькая старушка – квинтэссенция абсолютной доброты, света и любви. Единственная такая из пяти сестер. В молодости медсестра, а сейчас всеобщая любимица. В 15 лет шла из дому от мачехи и поступила в медучилище. За всю свою долгую жизнь ни разу ни с кем не поругалась, никого не обидела и ни кому не отказала. Всегда помогала всем. В тяжелые послевоенные годы была на всю округу и медсестра, и фельдшер, и врач, и акушерка. А как иначе – никто особо не ехал в такую глушь. Иногда присылали медикаменты – один антибиотик, литр спирта для дезинфекции и перевязочные материалы. Всё остальное – крутись как хочешь. Зарплата-то микроскопическая, но она шла и покупала на свои деньги остальные лекарства. И все их отдавала, бесплатно. Никогда не взяла ни копейки. Однажды зимой в соседней деревне надумала рожать женщина. 10 км до той деревни, транспорта никакого нет, ни бабушке доехать, ни женщину довезти. Гайша-апа дошла пешком и ночь просидела у постели роженицы. А утром ведь снова на дежурство – 10 км обратно. Немногочисленные благодарные люди подкармливали – то яйцами, то молоком, то хлебом поделятся. Однажды, придя с тяжелого дежурства с плошкой молока от доброй пациентки на ужин, дала себе слово – если когда-нибудь у нее будет корова, никогда ни с кого не возьмет денег за молоко, сметану, сливки, масло или творог. 60 лет, сколько была у Гайши-апы корова – она не взяла ни у кого денег, всё отдавала бесплатно. Когда уже пришло время уходить на пенсию, прислали из райцентра медсестру помоложе, Зину. Вроде как передала эстафету ей. Но Зина еще очень долго бегала к Гайше-апе за советом. А иногда и за помощью – рука у бабушки легкая, всегда попадала в вены сразу, никогда не было синяков после ее уколов. Мама моя тоже врач. Слушаю я их разговоры вечером и понимаю, что она больше похожа на родную тетку, чем на родную мать. Так же бескорыстно в лихие девяностые раздавала лекарства из своей небольшой зарплаты, бывало, спала всего 8 часов в неделю, разъезжая по району на тяжелые вызовы. И обе они – мама и Гайша-апа и после выхода на пенсию окружены всеобщей любовью и уважением. Гайша-апа старейшина деревни, к ней по сей день приходят за советом или помощью, маму в нашем нефтяном городке и через 15 лет после того как мы уехали, каждый знает и помнит.
Как бы она сама ни болела, она никогда не жалуется. Уж ведь вроде знаем, что болеет, что суставы болят, ноги отекают, тяжело ей. Но неизменно на вопрос «Как вы, Гайша-Апа?» получим ответ «Всёёёё прекрасно!». И так всю жизнь. Человечек с моторчиком – она никогда не сидит на месте. Всё время в движении – ходит, что-то делает, копошится, шуршит, бегает. Вся зима расписана по гостям. То у одной подружки, то у другой, то сама принимает. А как мулла приехал в деревню да мечетенку обустроил – еще и туда постоянно ходит. Гайша-апа очень верующая. Перед едой, после еды, перед сном, утром, если встает посреди ночи – обязательно помолится прежде чем снова заснуть. Все праздники и поминки, всё справляет, всё делает. Поэтому когда иные особи человеческого рода начинают по нескольким выродкам судить о религии – мне смешно. Люди рассуждают о том, о чем не имеют понятия.. ну да ладно.Бабушка никогда никого ни о чем не попросит.У самой теперь коровы нет, кур всего 20 бройлеров. Принесут банку молока или сметаны, или тушку – она и рада. Сама не попросит – не привыкла. Скорее пойдет в один из магазинов и купит какой-нибудь «домик в деревне». И даже не о гордости тут речь – она знает и понимает, что у всех соседей то свои дети, которых тоже кормить надо, то на продажу всё. Сын недавно переехал, второй раз женился, авось заведет через пару лет телочку, будет немного молоко и для бабушки.
У бабушки даже дом с банькой особенные – махонькие, как она сама. Все двери, кроме входной и межкомнатных проемов, заканчиваются на уровне моей груди – под ее рост. Чтобы зайти в малуху (летнюю кухню), приходится сгибаться в три погибели, в баню так же. Хотя может и есть в этом свой смысл – зимой так тепло медленнее уходит из помещения. А вообще с непривычки первые два дня болит макушка от постоянного соприкосновения с притолокой.
Чаще всего здесь можно услышать татарскую или башкирскую речь. Когда заговариваешь на русском – видно, что местные с трудом подбирают слова, речь немного несвязная, сумбурная и часто срываются на свой язык. А на своем быстро-быстро начинают что-то объяснять, и только потом, опомнившись, переводят, всё так же сумбурно и зачастую несвязно. Зато понимают – прекрасно. Помимо этого здесь собственный словарь. МалУха – летняя кухня, гомонОк – кошелек, вихОтка – мочалка. Пщак – ножницы.
Распорядок дня задается солнцем, а не часами. Встают с восходом и ложатся на закате. А ночью совершенно нереальное небо – видно буквально каждую звезду, а свет от луны ярче фонаря. Такой яркости не увидишь у городов – мешает ночная иллюминация. Даже вроде у нас в Подмосковье деревня достаточно далеко, почти не освещается, рядом Домодедово, но далеко и Бронницы, но так же далековато. Но нет, все равно ни луна, ни звезды не бывают настолько яркими, четкими. А жаль, это такая красота, которую хоть раз в жизни должен увидеть каждый человек.
Может это кому-то покажется диким, но с каждым годом у меня все чаще и чаще появляется острое желание сбежать сюда, в тишину и покой, где никто не достанет и провести здесь хотя бы 2-3 недели. Но даже те 5 дней, которые я могу пробыть в деревне, с бабушкой, лечат душу лучше всех снадобий на свете.